Сказка

СКАЗКА

Устав от беготни по улицам большого города, я присел на скамейку, предназначенную для вестников.

Был страшный зной, серо-желтые дома стучали зубами, вызывающе сверкали пестрые вывестки, там и сям возносились позолоченные солнцем башни, а люди, измученные зноем, передвигались медленно, словно сонные.

Какой-то немолодой человек, уже старичок, с трясущейся головой, тяжело волоча ноги, опираясь на палку, остановился передо мной и внимательно стал меня разглядывать. Его глаза были печальны, исслезившиеся и будто бессмысленные. На его груди висела веревочка, унизанная крестиками разной величины: были там большие железные, слегка поржавевшие, и поменьше – плоские медные, и совсем малюсенькиесеребрянные – короче говоря, полный набор.

“Нищий”, – решил я – и уже было потянулся в карман за медяком, но старичек, странно прищурившись, таинственным шепотом спросил:

– Приятель, не скажешь ли, как выглядит зеленый цвет?

– Зеленый цвет? Гм… Зеленый цвет это цвет … ну, такой, как трава… деревья, деревья тоже зеленного  цвета – листья, – ответил я ему и огляделся вокруг. Но нигде не было никакого деревца, никакого росточка травы.

Старичек рассмеялся и взял меня за пугавицу:

– Если хочешь, идем со мной, приятель. Я торопдюсь в тот край, по пути расскажу тебе кое-что интересное.

И когда я, встав, последовал за ним, старик начал рассказывать:

“Когда- то очень давно, когда я был молод, как ты, сынок, было так же вот жарко. Устав от беготни по улицам большого города, я присел на скамейку, предназначенную для вестников. Был страшный зной. Серо-желтые дома стучали зубами, вызывающе сверкали пестрые вывески, там и сям возносились позолоченные солнцем башни, а люди, измученные зноем, передвигались медленно, словно сонные.

Долго смотрел я на них и страшно затосковал по лугам, деревьям, зелени, – такой, знаешь ли, майской зелени.

Собрался вдруг и пошел, и так вот шел всю жизнь в напрасных поисках ее в городе.

Я шел и шел все дальше и дальше, обращаясь к встречным, но они, вместо ответа, давали мне крестики.

Я поднимался на высокие башни, но, увы, насколько хватало глаз – всюду виделся только город, город, и нигде – зелени.

Однако я чувствовал, что есть она в этом краю, только мне, видать, не дойти – стар я уже.

Эх, если бы не далеко, так хотя бы мог и отдохнуть: благоухание, мушки жужжат, а кругом зелень, трава, деревья.”

Посмотрел я на старичка – он улыбался, как дитя, и плакал.

Прошли мы молча еще часть пути, в конце его старичек сказал:

– Ну, с меня хватит. Дальше невмоготу, здесь уж и останусь. А ты иди, иди без устали. И наперед тебе скажу, что зной не  спадет, на этом пути ночи нет, лишь вечный день.

По пути говори с людьми о лугах, о деревьях, только их не расспрашивай или возьми с собой веревочку, крестики нанизывать.

– Ну, ступай с Богом, а я здесь останусь.

Однако едва я отошел шагов на десять, старичек опять закричал:

– Погоди, сынок, забыл я сказать: гляди с высоких башен, тогда путь почуешь. А если будет еще очень далеко и старость тебя настигнет, там, – опять найдешь скамейку, предназначенную для вестников, а на ней в юношах никогда недостатка не будет.

– Ну, теперь уж иди!

Так сказал старичек, и я пошел дальше, и смотрел я с высоких башен.

Авторский перевод с литовского В. Коноваловa